Раздел II 2 страница, Причем, если одни авторы настаивают на конституционном закреплении в..   74

Причем, если одни авторы настаивают на конституционном закреплении вопросов, относящихся исключительно к предмету регулирования законов³, то другие предлагают ограничиться оп­ределением их в специальном законе, типа Федерального закона «О нормативных правовых актах в Российской Федерации», не­обходимость принятия которого не только не созрела, а уже давно перезрела⁴.

Важность четкого определения и законодательного закрепле­ния круга вопросов, подлежащих исключительному регулирова­нию законами, никем не подвергается и не может подвергаться сомнению, ибо от этого в значительной степени зависит строй­ность, упорядоченность и эффективность всей национальной пра­вовой системы.

Однако основная проблема, которая при этом возникает, со­стоит не столько в том, каковым по форме должно быть их зако­нодательное закрепление - конституционным или же с помощью обычного закона, сколько в том, каковым по содержанию оно должно быть. А именно - должно ли оно быть исчерпывающим, вбирающими в себя весь перечень вопросов, которые должны со­ставлять предмет регулирования.законов, как это полагают одни авторы. Или же необходимо ограничиться закреплением только их «базового перечня», как полагают другие исследователи. Или же, наконец, пойти по пути четкого определения и законодательного закрепления лишь сфер и принципов, с помощью которых в каждом отдельно взятом случае должен решаться вопрос об отнесении или, наоборот, не отнесении тех или иных, типичных для данного обще­ства отношений к предмету исключительного регулятивного воз­действия законов, как это видится третьей группе авторов¹.

Следует заметить, что данная проблема с неизбежностью воз­никает на самых разных уровнях и в самых разных проявлениях, в том числе на общетеоретическом и отраслевом уровнях, а также на федеральном уровне и на уровне субъектов федерации².

Данное обстоятельство, естественно, нельзя не учитывать при определении круга вопросов и отношений, которые следует отне­сти к предмету исключительного регулирования законами, но ре­шаться данная проблема должна на всех уровнях, как представля­ется, единообразно.

В настоящее время, в отсутствие специального закона в Рос­сии, с помощью которого решались бы вопросы, касающиеся предмета регулирования законами, такого единообразия нет.

В частности, если предметы регулирования федеральными конституционными законами определяются фактически путем их перечня в действующей Конституции России, то предметы регу-' лирования обычными федеральными законами в Конституции весьма слабо, с точки зрения юридической техники, и нечетко оп­ределены.

В принципиальном плане Конституция России не устанавли­вает перечня вопросов, правовое регулирование некоторых, стро­го определенных видов общественных отношений³.

Например, ст. 81, п. 4 Конституции РФ устанавливает, что «порядок выборов Президента Российской Федерации определя­ется федеральным законом»; ст. 96, п. 2 Основного закона закреп­ляет, что «порядок формирования Совета Федерации и порядок

выборов депутатов Государственной Думы устанавливаются феде­ральными законами»; ст. 114, п. 2 Конституции России .предусмат­ривает, что «порядок деятельности Правительства Российской Фе­дерации определяется федеральным и конституционным зако­ном»; и т. д.¹

Называя данные и им подобные статьи, в которых конституцион­но определяется и закрепляется круг отдельных общественных от­ношений, которые могут быть упорядочены и урегулированы не иначе, как только с помощью законов, правомерно при этом поста­вить такой, далеко не тривиальный вопрос, который касается вообще возможности определения и закрепления исчерпывающего перечня в Конституции или специальном законе такого рода отношений.

Ответ на этот и любой иной, ему подобный вопрос a priori пред­ставляется отрицательным, поскольку исходя из опыта правотвор­ческой деятельности России и других стран, становится очевид­ным, что весьма трудно, если сказать «невозможно», предусмот­реть все случаи жизни (вопросы, отношения и проч.), которые можно и нужно было бы предусмотреть и отразить только в законе.

В тех же случаях, когда авторы, придерживаясь иного мнения, ссылаются на «мировую практику» и, в частности, на ст. 34 Кон­ституции Французской республики от 4 октября 1958 г., устанав­ливающую, по их мнению, исчерпывающий перечень вопросов, регулируемых законами, и тем самым не позволяющую француз­скому парламенту «выходить при законотворчестве за его преде­лы»², то они при этом, как представляется, не учитывают два весь­ма существенных момента.

Один из них заключается в том, что статья 34 Конституции Франции указывает, не только на конкретные институты и отно­шения, которые регулируются с помощью норм, содержащихся в законах, но и на «основные принципы», на основе которых опре­деляется предмет регулирования законами.

Второе обстоятельство, на которое следует обратить внима­ние, состоит в том, что данная статья после закрепления перечня вопросов, подлежащих регулированию с помощью законов, до­полнительно указывает еще и на то, что ее положения «могут быть уточнены и дополнены органическим законом»³.

Из всего сказанного следует, что данная статья, на которую ссылаются отечественные авторы в подтверждение тезиса о воз­можности и необходимости законодательного закрепления всех отношений, составляющих предмет законодательного регулиро­вания, не содержит в себе исчерпывающего, закрытого перечня ~ таких отношений, а, следовательно, и не может выступать в каче­стве соответствующего примера - аргумента.

Формирование предмета регулирования законами невозмож­но осуществить только путем составления перечня вопросов и отношений, которые могут быть опосредованы исключительно данными нормативно-правовыми актами. При решении этого вопроса необходим, как представляется, более гибкий и диффе­ренцированный подход.

Суть его заключается в том, чтобы на общетеоретическом уровне использовать определенные принципы - критерии выделе­ния сфер жизни и отношений, которые должны быть урегулирова­ны только с помощью законов, а на отраслевом и иных уровнях -обратиться к конкретным правовым нормам и к перечню конкрет­ных отношений. Аналогичным образом, как представляется, было бы целесообразным подходить и к решению вопроса о предмете регулирования законами также на федеральном уровне и на уров­не субъектов федерации.

6. Наряду с нерешенностью данного вопроса, а, соответствен­но, с известной условностью и неопределенностью предмета регу­лятивного воздействия законов как одного из их важнейших фор­мально-юридических признаков, подобная картина наблюдается и со многими другими их признаками.

В числе последних можно назвать такие признаки и особенно­сти, как содержание в законе первичных по своему характеру норм, которые «на поверку», при анализе содержания многочис­ленных российских законов, далеко не всегда оказываются тако­выми; выражение в законе «воли народа и общих социальных ин­тересов» - в одном варианте¹, «общей государственной воли» -в другом² и «государственной воли господствующего класса» -в третьем варианте³, которые также, как показывают нынешние российские реалии, на поверку оказываются далеко ни «народны-

Конституция Российской Федерации. М„ 2003. С. 81, 96, 114 и др.

² Законодательный процесс. Понятие, институты, стадии. С. 45.

³ Конституция Французской республики от 4 октября 1958 г. Ст. 34. Кон­ституции государств Европейского Союза. М., 1999. С. 671-672.

ми», ни «общегосударственными», а «олигархическими» или же «общеолигархическими»; и др.

§ 2. Классификация законов: критерии, виды

1. Проблемы классификации законов, равно как и любых иных нормативно-правовых актов, имеют большое-теоретическое и практическое значение. Это обусловлено тем, что в процессе классификации законов устанавливаются и фиксируются законо­мерные связи между различными группами (видами) законов в рамках одного и того же их рода («законов»), создаются более благоприятные условия для их дальнейшего познания и совер­шенствования, формируются все необходимые предпосылки для более четкого определения места и роли каждого вида законов как источника права в системно-иерархической структуре других источников права¹.

При этом не следует упускать из виду тот факт, что законы, будучи главным звеном, основой системно-иерархической струк­туры источников права, сами, в свою очередь находятся в систем­но-иерархических отношениях друг с другом, формируют свою собственную системно-иерархическую структуру.

Вне системности, органической взаимосвязи и взаимозависи­мости законов, с одной стороны, и их иерархичности и взаимообу­словленности - с другой, невозможно, а точнее - бессмысленно было бы говорить не только об их эффективности, но даже об их сколько-нибудь социальной значимости². Ибо таковых в принци­пе могло бы и не быть.

В правовой системе современной России «чисто» системные отношения существуют только между однопорядковыми закона­ми - актами' одного уровня (конституционными, обычными и др.), а системно-иерархические связи устанавливаются и под­держиваются между законами разных уровней; между федераль­ными законами и законами субъектов федерации, между консти­туционными и обычными законами³.

Соотнося те или иные законы с «различными властями» и от­деляя «квалифицированные» законы от «простых» законов, Л. И. Петражицкий замечал по поводу их системно-структурно­го построения, что «иерархическая лестница разных категорий законов может быть более длинною, более многостепенною, чем соответственная иерархическая лестница властей. Она может еще удлиняться тем, что среди квалифицированных законов воз­можно, в свою очередь, существование двух категорий - просто квалифицированных и вдвойне квалифицированных законов, т. е. законов, образуемых еще более квалифицированным поряд­ком, чем просто квалифицированным порядком, чем просто ква­лифицированные законы, и имеющих высшую силу, чем послед­ние»¹.

Разумеется, что в каждой стране существующая «иерархиче­ская лестница разных категорий законов» может быть далеко не одинаковой и не такой, чем в других странах, ибо очень многое за­висит от того, какой смысл вкладывается в понятие законов и ка­кие критерии используются при их градации и классификации.

2. В тех правовых системах, где «закон» понимается четко и однозначно как правовой акт, исходящий от высшего органа за­конодательной власти - парламента и обладающий высшей юри­дической силой, классификация этих актов может быть одна. Она базируется в основном на таких критериях, как форма законов, их содержание и юридическая сила². Это - традиционные и наибо­лее распространенные критерии классификации законов³.

В тех же правовых системах, где нет строгой определенности в отношении понятия закона, классификация актов, именуемых законами, может быть совершенно иной. А именно - искусствен­но усложненной, запутанной и отнюдь не способствующей повы­шению качества и эффективности законов.

Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нрав­ственности. Том 1.СП6., 1907. С. 543. 2 Подробнее об этом см.: Тихомиров Ю.А. Теория закона. М., 1982. С. 41-66. 3 См.: Закон: создание и толкование / под ред. А. С. Пиголкина. М., 1998.

К таковым, наряду с другими правовыми системами, к сожа­лению, нельзя не отнести в определенной мере и российскую пра­вовую систему. Это связано, в частности, со свойственным для * нее довольно- расплывчатым и двусмысленным понятием закона «в узком» и.«широком смысле».

Еще в начале XX в. российские ученые - юристы, подражая некоторым своим зарубежным коллегам, развивали идеи о том, что не следует сводить законы только к актам высшего законода­тельного органа, а необходимо подходить к формированию пред­ставления о них более широко и Дифференцированно. Отсюда следовало деление законов в зависимости от их содержания и ло­гического объема на «законы в тесном смысле» и «законы в об­ширном смысле», или позднее - «законы в широком смысле».

Разъясняя, что «законом в тесном смысле» должна считаться всякая «правовая норма, установленная высшим авторитетом», «авторитетом верховным», Е. Н. Трубецкой утверждал, что «во­обще законодательствовать в обширном смысле значит создавать путем прямого изъявления воли те или другие юридические нор­мы». И далее пояснял, что «под наше понятие закона в обширном смысле подойдут не только нормы, издаваемые официально, при­знаваемыми учреждениями, обществами и союзами, но также и правила, издаваемые частными обществами, все равно легаль­ными или нелегальными, и даже частными лицами»¹.

Подводя итог сказанному, Е. Н. Трубецкой заключал: «каков бы ни был внешний правовой авторитет, норма, изданная его пря­мым предписанием, будет законом в обширном смысле. Такое по­нятие закона шире тех ходячих определений, которые обыкновен­но даются в учебниках; но мы уже видели, что и самое понятие права шире того, что официально признается за право»-.

Аналогичные идеи о «законах в тесном смысле» и «законах в. обширном смысле» примерно в этот же период вместе с Е..Н. Трубецким развивал и Л. Н. Петражицкий. Рассматривая вопрос о критериях классификации и видах законов, он писал, что обычно «законы делят на законы в тесном смысле, акты зако­нодательной власти, в конституционных государствах акты, из­данные с согласия палат народного представительства, и распоря­жения (Verordmmg, decret), акты исполнительной власти, напр., министерские циркуляры»³.

В свою, очередь «законы в тесном смысле», пояснял автор, подразделяются на основные, или конституционные, и обыкно­венные. Причем в число основных, или конституционных законов включаются не только те законы, с помощью которых обычно оп­ределяются «основные начала государственного устройства» и которые издаются «особым осложненным порядком» и по осо­бым правилам отменяются и изменяются, способствуя тем самым «прочности и постоянству соответствующего права», но и «раз­ные другие законы, пересмотр коих создатели конституции жела­ют по тем или иным соображениям затруднить»¹.

Идеи, касающиеся «законов в тесном смысле» и «законов в обширном смысле» в несколько измененном названии на «зако­ны в узком смысле» и «законы в широком смысле» и их содержа­нии последовательно развивались и использовались на протяже­нии всего периода существования Советской власти и в постсо­ветский период².

Изменение содержания данных терминов и понятий прояви­лось в том, что под законами в узком и широком смысле стали по­нимать только акты, ограниченные законотворческой деятельно­стью государства и, соответственно, исходящие только от уполно­моченных на их издание органов государства.

«Закон в широком смысле слова, - писал в связи с этим в кон­це 40-х гг. XX в. известный советский ученый-теоретик государ­ства и права А. И. Денисов, - это изданное государством в лице его высших органов государственной власти общее правило, рас­считанное на применение к конкретным случаям и обязательное для всех граждан, должностных лиц и учреждений»³.

1 Петражицкий Л. И. Указ. соч. С. 524-525. 2 См.: Голу некий С. А. и Строгович М.С. Теория государства и права. М., 1940; Цеик М. В. Советский закон. Автореф. дне. ... канд. юрид. наук. Харьков, 1952; Спасов Б. Закон и его толкование. М., 1986; и др. 3 Денисов А. И. Теория государства и права. М., 1948. С. 436-437. 4 Теория государства и права / отв. ред. Н.Г.Александров. М., 1974. С.484.

В юридической и политической литературе, а также в обыч­ном словоупотреблении, - констатировали авторы учебника «Теория государства и права» в середине 70-х гг. прошлого века, термин «закон» часто применяется для обозначения «всякого об­щеобязательного правила, установленного или санкционирован­ного государством. В этом смысле понятие закона по существу отождествляется с понятием нормы права». Однако, «в строго юридическом смысле, - дополняли сами себя авторы, - закон есть нормативный акт государства, обладающий специфическими, лишь ему присущими признаками»⁴.

Рассматривая вопрос о последовательном использовании в оте­чественной юриспруденции терминов и понятий закона в широком и узком смысле слова, следует заметить, что в этом использовании нет и не может быть ничего предосудительного. Ибо вполне! по­нятно и естественно стремление авторов охватить понятием «за­кон» и унифицировать все те правовые («законодательные») ак­ты, которые не только сами являются собственно законами,,но и которые непосредственно связаны с ними как таковыми.

Однако в существовании и использовании такого рода нечет­кой, весьма расплывчатой терминологии и ассоциированных с нею соответствующих понятий есть свой весьма негативный мо­мент. Суть его заключается, прежде всего, в том, что при этом до­пускается неправомерное смешение законов с подзаконными ак­тами или, по справедливому замечанию авторов, - «с понятием нормы права»¹. Следует подчеркнуть, что такого рода неправо­мерное смешение - это не только дань «тоталитарному» россий­скому прошлому, но это одновременно и явь его «демократиче­ского» настоящего.

Нельзя не согласиться с Ю. А. Тихомировым и Э. В. Талапи-ной в том, что понятие «закон» служит «нормоформирующим» для понятия «законодательство», что «долгие годы в нашей стра­не оно рассматривалось в широком смысле, охватывая закон и иные общенормативные правовые акты» и что «к сожалению, и сейчас в бюджетных, налоговых и других законах допускается смешение закона и подзаконных актов (в том числе субъектов фе­дерации и местного самоуправления)»².

Помимо сказанного, негативные последствия использования таких весьма неопределенных и расплывчатых терминов и поня­тий, как «закон в узком смысле» и «закон в широком смысле сло­ва» неизбежно проявляются в том, как было отмечено раньше, что искусственно усложняется процесс познания законов, затрудня­ется их градация и классификация, снижаются возможности их дальнейшего развития и совершенствования.

Теория государства и права / отв. ред. Н. Г. Александров М., 1974. С. 484. 2 Тихомиров Ю.А., Талапина Э.В. Введение в российское право. М., 2003. С. 72.

3. Классификация законов, равно как и других норматив­но-правовых актов, представляет собой явление весьма сложное, нередко - довольно противоречивое и всегда - многоаспектное и многогранное.

Рассматривая ее, как и сами законы, выступающие, по словам М. Ориу, в виде «выразителей субстанции общих идей»¹, с раз­личных сторон и под разными углами зрения нельзя не видеть, во-первых, что классификация вместе с ее многочисленными и многообразными критериями носит, с одной стороны, объектив­ный, а, с другой - субъективный характер.

Объективный характер процесса классификации законов и обусловливающих его содержание и направление критериев, или оснований, на базе которых он проводится, проявляется-в том, что любая научно обоснованная классификация отражает не надуман­ные, а реально существующие признаки и черты классифицируемых законов, берет за основу объективно присущие им особенности.

Например, подразделение законов на федеральные, и законы субъектов Федерации основывается на базе таких объективных критериев, как предмет и объект их правового регулирования²; юридическая сила, которой они обладают по отношению к другим нормативно-правовым актам и по отношению друг к другу; раз­личный территориальный и социальный масштаб, на который они распространяют свои действия; 'и др.³

На основе объективных критериев проводится также класси­фикация законов и во всех других случаях, в частности, при под­разделении их на кодифицированные законы (кодексы) и не ко­дифицированные законодательные акты (простые законы), на «институционные законы», направленные на определение и за­крепление правового статуса государственных и общественных органов и организаций, и «регламентационные законы», направ­ленные на регулирование тех или иных общественных отношений или формируемых на их основе комплексов⁴.

В качестве основных, объективно существующих критериев при этом выступают такие жизненно важные, возникающие в рамках общеродовых признаков и черт видовые особенности за­конов, как особенности их формы, содержания, сфер и «объема действия», и др.⁵

На основе этих и других им подобных, объективно «заложен­ных» в самих законах критериев, в отечественной юридической литературе традиционно проводилось их подразделениенатакие, в частности, виды законов, как общие и специальные законы.

Выделяя последние среди других видов одноименных актов на основе таких критериев, как особенности их содержания и «различный объем'их действия», Е.Н.Трубецкой писал, что «общие законы простираются на всех граждан данного государст­ва без различия их состояния и обнимают все подлежащие им от­ношения». В то же время как специальные законы «издаются для известного разряда лиц и специальных отношений, отличающих­ся особенными свойствами, которые не соответствуют общим нормам и требуют поэтому особых норм»¹.

Эти законы, констатировал автор, «вызываются разнообрази­ем целей общественной жизни и издаются в тех случаях, когда об­щее правило не может быть приспособлено к индивидуальному случаю, а потому они сами по себе не преследуют исключительно интересы отдельных лиц и вовсе не являются результатом произ­вола»². Специальные законы, подытоживал автор, выделяясь сре­ди других законов в силу присущих только им признаков и черт, «имеют в виду особенную природу известных отношений, кото­рую они стремятся определить: таковы отношения мореходства, торговли, рабочего, военного класса, и проч.»³.

Субъективная сторона процесса классификации законов и со­ответствующих критериев, на основе которых данная классифика­ция проводится, проявляется в том, что при использовании объек­тивных критериев исследователи в то же время, руководствуясь личными, групповыми или иными интересами, в ряде случаев ис­ходят из своих собственных усмотрений и устремлений.

1 Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. С. 91. 2 Там же. 3 Там же. 4 Там же.

На эту особенность процесса градации и классификации зако­нов, сочетающего в себе наряду с объективными факторами и эле­ментами также и субъективные моменты, отечественные ученые в лице Е. Н. Трубецкого обратили внимание еще около столетия назад при «разделении» законов «по степени важности и силы» на «основные, или конституционные, и простые, или обыкновенные»*.

Рассматривая основные законы как «суть те, которые опреде­ляют государственное устройство, т. е. устройство верховной вла­сти и устройство тех органов, которым поручаются различные функции верховной власти, законодательство, суд и администра­ция», а под обыкновенными законами «разумея все остальные за­коны, которые не относятся к разряду основных», Е. Н. Трубец­кой добавлял с акцентом на субъективный фактор, что «к числу основных законов относятся и все те нормы, которым законода­тель придает особенно важное значение и желает сообщить им характер твердости и постоянства»^.

Используя в процессе подразделения законов на основные (конституционные) и простые (обыкновенные) вышеназванные объективные критерии, автор в то же время обращает внимание на то, что законодатель может отнести к основным законам по сво­ему собственному усмотрению и все те «нормы», которые он со­чтет «особенно важными» и пожелает сообщить им «характер твердости и постоянства».

Нет необходимости, ввиду очевидности, доказывать, что по­добного рода субъективное усмотрение законодателя с неизбеж­ностью влечет за собой в процессе классификации законов появ­ления элементов неопределенности, двусмысленности и условно­сти.

Неслучайно, что еще в начале XX в. Г. Еллинек со свойствен­ной ему скрупулезностью в исследовании государственно-право­вой материи, сетовал на то, что «точно разграничить конституци­онное законодательство от обыкновенного не могла даже теория естественного права, настойчиво добивавшаяся такого разграни­чения. Еще менее достижимо это на практике, и, чтобы убедиться в этом, достаточно бросить беглый взгляд на многочисленные конституционные хартии, выработанные в течение одного столе­тия»².

1 Трубецкой Е.Н. Указ. соч. С. 90. 2 Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 391. 3 Алексеев С. С. Общая теория права. Т. П. М., 1982. С. 224.

Анадогичная ситуация с разграничением конституционных и «обыкновенных» законов сохраняется и в настоящее время. На­зывая конституционные законы то «примыкающими» к консти­туции «основополагающими законами»³, то, с принятием Консти­туции 1993 г. - «федеральными конституционными законами» и акцентируя основное внимание на открытии («нахождении») и раскрытии свойственных конституционным законам признаков и черт¹, многие отечественные и зарубежные авторы - теоретики права и конституционалисты весьма последовательно избегают ответа на исходные вопросы, касающиеся юридической природы законов и причин отнесения одних - к разряду конституционных, а других - к разряду обычных, текущих законов.

Уделяя значительное внимание характеристике конституци­онных законов как некой свыше и заранее предопределенной дан­ности, выделяя и рассматривая основные черты и особенности конституционных законов, такие, в частности, как особый поря­док их принятия, изменения и отмены; издание их только по во­просам, предусмотренным Конституцией РФ; обладание кон­ституционными законами юридической силой, превышающей юридическую силу обычных законов; и др.², отечественные ис­следователи, впрочем, также, как и их зарубежные коллеги, ос­тавляют, тем не менее, без должного ответа такой принципиаль­но важный вопрос, как вопрос об объективных, конкретных кри­териях (критерии) первоначального отнесения тех или иных нормативно-правовых актов к разряду конституционных зако­нов и последующего их разграничения с обычными, текущими законами.

1 См.: Законодательный процесс. Понятие, институты, стадии / отв. ред. Р. Ф. Васильев. М., 2000. С. 39-40; Колесников Е. В. Юридическая природа фе­деральных конституционных законов. Законодательство России в XXI веке. М., 2002. С. 35-42; и др. 2 См.: Хутыз М.Х., Сергейко П-Н. Энциклопедия права. М., 1995. С. 23-24; Бутъко Л. В. Конституционный закон как источник права //Источники (фор­мы) права: вопросы теории и истории. Материалы Всероссийской научной конференции. Сочи, 2002. С. 98-104; Авдееикова М.П., Дмитриев Ю.А. Кон­ституционные право Российской Федерации. Kvpc лекций. Часть I. М., 2002. С. 127-129; и др. 3 Петражицкий Л. И. Указ. соч. С. 524, 525.

Без должного, убедительного ответа на данный вопрос, трудно будет не согласиться с мнением Л. И. Петражицкого, констатиро­вавшего, исходя из опыта России и других стран, что в число кон­ституционных законов могут произвольно включаться и «вклю­чаются не только законы, определяющие основные начала госу­дарственного устройства, а и разные другие законы» и что «различие между основными и обыкновенными законами имеет чисто формальный, касающийся порядка их изменения, харак­тер»³.

Само собой разумеется, что при такой постановке вопроса и при отсутствии четко выраженных объективных, основанных на реальных жизненных обстоятельствах критериях выделения кон­ституционных законов и отграничения их от обычных, текущих законов более уместным будет говорить в этом случае, как бы это - не было обидно, не о науке конституционного права или общей теории права, а о самом заурядном ремесле.

Во-вторых, рассматривая классификацию законов и сопутст­вующие ей как объективно-субъективному процессу критерии, следует обратить внимание на такую ее особенность, как относи­тельный характер процесса классификации законов, обусловлен­ность его определенными академическими или практическими целями и задачами, стремлением к их более глубокому и разно­стороннему познанию и совершенствованию.

Это касается всех без исключения законодательных актов, ибо нет и не может быть в разумном мире некой абстрактной в социаль­ном плане, «внецелевой» и не связанной с решением тех или иных задач градаций и классификации законов. Но в первую очередь это касается, исходя не столько из теоретических, сколько из сугубо практических соображений, подразделения законов на основные и неосновные, кодифицированные и не кодифицированные, феде­ральные конституционные и федеральные обычные законы, и др.

Относительный характер процесса классификации законов ассоциируется не только с его целями и задачами, но и с другими элементами данного процесса, в частности, как справедливо заме­чал Е. Н. Трубецкой, с «пространством действия законов».